Сергей притормозил и дал задний ход. Вышел из машины, открыл заднюю дверцу и вытянул пассажирку за руку.
— Деньги за проезд на сиденье, — сказала она, безуспешно пытаясь остановить взгляд на глазах Сергея.
— Подождите, я сдачу дам, — направился к своей двери Сергей.
Он сел в машину, подсчитывая, сколько должен вернуть в леях с десяти долларов (про двадцать лей он решил не напоминать).
— Сда–чи–не-на–до, — пропела в противоположное окошко девица. — Я твой номер запомнила, просто таксист. До встречи!
Она развернулась и, шатаясь, побрела к подъезду.
Сергей махнул рукой и протянул руку к соседнему сиденью. Вместо одной там лежало по меньшей мере четыре купюры. Нахмурившись, Сергей поднял деньги и пересчитал. Десять долларов и, мать вашу, четыреста евро!
Он посмотрел вслед девице, но она уже исчезла, растворилась в темноте подъезда. Сергей врубил первую передачу и надавил на газ.
Вернувшись домой, он застал Валю у телевизора, настроенного на ночной эротический канал. Валя смущенно заулыбалась, но Сергей, не подняв на нее глаз, бросил на телевизор сотку евро и заперся в туалете.
Там он провел почти час, кончив три раза и обматерив постучавшую в дверь хозяйку, решившую справить нужду перед отходом ко сну. В туалет Валя трусливо прошмыгнула лишь после того, как Сергей, со слипающимися веками и свинцовыми руками, хлопнул своей дверью.
Через день Сергей не вышел на смену, а еще через три — со скандалом уволился.
15
Новая квартира располагалась на самых задворках Кишинева, в доме вдоль Яловенской улицы. Совсем крохотный район — пять многоэтажек, испуганно жмущихся друг к другу в окружении бескрайней пустоты.
Прежней, Валиной квартире был вынесен безапелляционный приговор: дорого, неудачное с экологической точки зрения расположение — в самом центре, а главное — хозяйка. Хозяева квартиры на Яловенской сразу предупредили, что жить он будет один, да и можно ли иначе в однокомнатной запущенной хибарке? К экологии тоже было не придраться: через щели в окнах с видом на открыточное представление о Молдавии — поля, холмы, растворяющаяся ближе к горизонту дорожная полоска — в комнату с печальным свистом врывался свежий ветер, и хотя до календарной зимы оставались еще два месяца, Сергей задирал одеяло под самый нос, подгибал ноги, и трясся все время, пока сон не унимал упрямую дрожь.
Он еще долго не мог забыть блондинку из такси, до тех пор, пока не закончились евро и пока у него внутри не отключилась тревога, от которой начинало колотиться сердце при каждом телефонном звонке, при каждом стуке в дверь. Время успокоило Сергей, внушило, что страх — не более, чем древний инстинкт, доставшийся в наследство от первобытных предков, обитавших среди мамонтов и саблезубых тигров.
Увы, новые мысли также не приносили желаемого облегчения. Он перелистывал свою трудовую книжку и не мог поверить в прочитанное. Неужели все это он? Специалист, — только представьте себе, так это официально именовалось, — специалист по вопросам безопасности в СИБе, водитель в таксопарке, — неужели он, которого меньше четырех лет назад прочили в будущего завкафедры и ученого с — а почему бы и нет? — мировым именем, неужели он, Платон Сергей Вячеславович, к своим неполным двадцати четырем только и успел, что по меньшей мере дважды окунуться с головой в дерьмо? И вот теперь он застал себя здесь, в насквозь продуваемой, стонущей по ремонту квартире на отшибе города, стоящего у окна с бутылкой дешевого пива, и тридцатью двумя леями на тумбочке, последними оставшимися у него деньгами, смиренно ожидающих неизбежной участи: быть обмененными еще на две бутылки. Теперь уж точно последними: на третью денег не хватит.
Похоже, подумал Сергей, смысл жизни в том, чтобы время от времени выныривать из дерьма, которое, собственно, и есть весь твой путь. Главное — успевать делать глубокие вдохи, кто знает, когда следующее всплытие?
Сергей поставил недопитую бутылку на подоконник и посмотрел вниз. Ведущая в подъезд полоска асфальта — метра два в ширину, не больше, решетка забора, огораживающего запущенный палисадник, каштан у самого забора — достаточно далеко чтобы помешать, если конечно, не додуматься прыгать с разбега.
Но наибольшие сомнения вызывал пятый этаж: хватит ли пятнадцати или около того метров? Так, чтобы врачи скорой безнадежно развели руками? Чтобы без гипсов, гантелей, которые зачем–то подвешивают прямо над головой и, главное, без перелома позвоночника. Гарантированная до последнего вздоха обездвиженность — кто сказал, что она подобна смерти? Полная чушь: смерть — это просто конфетка в сравнении с этим дерьмом. С самым дерьмовым из всех видов дерьма, которые только можно вообразить. Не угодить бы в него — прямо с пятого этажа.
Крыша! Ну да, крыша девятиэтажки — по сути, десятый этаж, разве не так? Сергей в два глотка допил пиво и подумал, что напоследок неплохо бы заглянуть в туалет. Он снял спортивные штаны вместе с трусами и еще по дороге в туалет начал разминать член. Правой рукой помял головку, левой обхватил мошонку и начал осторожно массировать правое яичко. Член вытянулся в длину — непропорционально, как угловатый подросток и тогда Сергей, взяв край головки тремя пальцами, стал осторожно царапать уздечку ногтем указательного пальцем правой руки. Потом он отпустил головку, которая порядком располнела и уже не опускалась, крепко обхватил окрепший член, словно шланг, из которого, зашипев, вот–вот ударит мощная струя и даже успел подвигать вдоль него чехлом из собственной кожи.
Пока не затрезвонил телефон.
16
Интерьер Комнаты продумывался не менее детально, чем специальные операции — это бросалось в глаза сразу.
Никаких флипчартов. Никаких плазменных экранов вдоль стен, выплывающих потайных ниш и, боже упаси, никаких трехмерных голограмм. Все это понятно и идиоту, а таким, как уже известно, здесь не место.
Но устройство комнаты продумывали профессионалы высшего класса и конечно, они пошли куда как дальше. Кстати, «они» в данном случае — единственная возможность хоть как–то этих людей обозначить. «Они» не обладают фамилиями, а в их лица не рекомендуется вглядываться. Даже зеркала, говорят, отворачиваются. Так вот, они, эти безвестные мегапрофессионалы, не оставили верной гипотезе ни единого шанса.
Идея круглого совещательного стола была с ходу отвергнута. Если кто–то из приглашенных и был столь наивен (хотя и такие здесь не работали), чтобы прихватить с собой блокнот и ручку, свою ошибку он понимал сразу и в следующий раз приходил, как положено. В костюме. Никаких столов, ни капли воды, ни грамма пищи. И ни одного стула: в Ведомстве посчитали — и первые же сравнительные опыты убедительно продемонстрировали, что расчет был верен — что стулья для приглашенных в Комнату не только искусственно удлиняют Совещания, но и резко снижают мыслительный ритм и, следовательно, качество решений. Прочь блокноты, ручки и телефоны! Негласный запрет распространялся на все, за исключением одного, самого совершенного механизма — человеческого мозга. Брать с собой его рекомендовали и даже настаивали предварительно привести в состояние близкое к идеальному, не забывая о том, что совершенным мозгом мог бы похвастаться, будь в нем хоть капля тщеславия, один лишь Создатель.
Дабл Ю был приглашен в Комнату впервые и, что не удивительно для человека, оказавшегося в совершенно пустом помещении, сразу обратил внимание на круглые настенные часы. Дабл Ю был одет в темный костюм, светлую рубашку и в бирюзовый галстук — во все то же самое, во что были одеты еще трое присутствующих. У последнего, пятого, галстук под серым пиджаком отсутствовал, зато была темно–бордовая водолазка — не такое уж большое отличие, но достаточное, чтобы сигнализировать присутствующим о том, что именно в его компетенции решать, кто и в какой момент будет высказываться, а главное — всегда оставлять последнее слово за собой.
Когда закрылась дверь, Дабл Ю осмотрелся. Комната была великолепна. Прямоугольник с чуть закругленными углами, никаких — как в казино — окон и яркий, но не режущий глаза свет из вписанных в потолок ламп. Обладающих, между прочим абсолютной звукоизоляцией, так же как и специальный напольный ламинат, как и особый раствор под бежевой водоэмульсионкой на стенах и потолке. Дверь, кстати, тоже совершенно звуконепроницаемая. Сверхмощный микрофон абсолютно бесполезен, куда бы его не приложили с обратное стороны Комнаты — к двери ли, к стенам, к потолку или полу. Комната как синоним конфиденциальности и как алгоритм быстрых и верных решений.
Обычно сюда приглашают от трех до десяти человек, и прежде, чем изложить проблему и выслушать мнение первого из приглашенных (кто им будет, никто не мог знать), Председательствующий в бордовой водолазке оглядывается на часы, давая понять, что Совещание — это спринт, причем высших достижений, где скорость и лучший результат, как и в беге, суть одно и то же. Никаких кричащих сенсаций и конспирологических версий: ничего такого, что завтра опубликуют в «желтых изданиях». Только государственные тайны, которым заказан путь даже в самые охраняемые архивы. Миллионы любопытных идиотов могут расслабиться: самые секретные документы, к которым их допустят — это предвыборные программы политических партий.
